Родился Александр Семенович Ященко

АЛЕКСАНДР СЕМЕНОВИЧ ЯЩЕНКО

А. С. Ященко родился в Ставрополе 24 февраля 1877 года. В 1895 году он окончил Ставропольскую классическую гимназию и поступил на математический факультет Московского университета. В 1896 году он перевелся на юридический факультет, который и окончил в 1900 году. По окончании курса Ященко был оставлен при университете по кафедре международного права для подготовки к профессорскому званию.

В студенческие годы Ященко познакомился с молодыми представителями новаторских течений в русском искусстве – с Брюсовым, Балтрушайтисом, Чулковым. Как и они, он входил в кружок В. А. Морозовой, где, по сохранившимся свидетельствам, прочел доклад о «Докторе Штокмане» Ибсена. О знакомстве с Ященко в этот период вспоминает Г. И. Чулков (сам прочитавший в салоне Морозовой реферат о поэзии Брюсова). По словам Г. И. Чулкова, в начале 1902 года Ященко был привлечен (по недоразумению) по делу Московского студенческого исполнительного комитета и даже сослан на короткое время в Сибирь. Весной J903 года, когда Ященко находился в Париже, Брюсов пишет о нем Чулкову: «Очень Вами интересуется здесь А. С. Ященко. Пишите ему. Он полюбился мне еще с тех пор, как я узнал его здесь больше».

В 1905 году Ященко командируется университетом на два года за границу для завершения магистерской диссертации. В Париже он вращается в русских литературных и художественных кругах, знакомится с преподавателями русской высшей школы социальных наук, шлет корреспонденции в газеты (Ященко сотрудничал в эти годы в либеральных изданиях «Век» и «Русские ведомости»). По возвращении в Россию он читал лекции в Московском университете в качестве приват-доцента (1907/08 г.). 16 декабря 1908 г. Ященко защитил диссертацию на степень магистра международного права, в январе 1909 был избран приват-доцентом, а в сентябре 1909 назначен экстраординарным профессором Юрьевского университета по кафедре энциклопедии и философии права. Здесь, в Юрьеве, им была подготовлена докторская диссертация, защищенная 1 февраля 1913 года в Московском университете. В том же году Ященко переходит экстраординарным профессором в Петербургский университет.

Академическую карьеру он сочетает с выступлениями (в качестве критика) в литературных журналах с близостью к модернистским художественным кругам. Константин Эрберг вспоминает его на маскарадах в доме Сологубов: «Друзья приходили, кто в чем хотел, и вели себя, как кто хотел. Помню артистку Яворскую (Барятинскую) в античном хитоне и расположившегося у ее ног Алексея Н. Толстого, облаченного в какое-то фантастическое одеяние из гардероба хозяйки; помню профессора Ященко в одежде древнего германца, со шкурой через плечо; Ремизова, как-то ухитрившегося сквозь задний разрез пиджака помахивать обезьяньим хвостом, помню и самого Сологуба без обычного pince-nez и сбрившего седую бороду и усы, чтобы не нарушать стиля древнеримского легионера, которого он изображал, и выглядеть моложе».

Продолжается его дружба с Г. И. Чулковым (во время работы над романом «Сатана» поселившимся вместе с Ященко в квартире на Тучковой набережной в Петербурге), с А. Н. Толстым. В записных книжках Блока мелькает упоминание о встрече с Ященками в Царском Селе.

В 1915 году в ученых записках Юрьевского университета вышел большой библиографический труд Ященко, до сих пор служащий незаменимым подспорьем для специалистов. Это был фрагмент подготовленного Ященко громадного библиографического свода по истории философии «Русская библиография по философии и религии с начала письменности и по наши дни», предполагавшегося к изданию в 1918 году в московском религиозно-философском издательстве «Путь». Во время революции Ященко примыкал к литераторам и философам, группировавшимся вокруг московского журнала «Народоправство» (Н. Н. Алексеев, Б. П. Вышеславцев, Вяч. Иванов, Георгий Чулков, Н. А. Бердяев и другие). В 1917/1918 году он стал ординарным профессором Пермского университета. Весной 1919 года Ященко получил «научную командировку» от Пермского университета и прибыл в составе первой советской делегации в Берлин в качестве эксперта по международному праву. Он отказался вернуться с делегацией в Советскую Россию и стал, по словам М. В. Вишняка, одним из первых «невозвращенцев». Берлинский период явился и наиболее ярким моментом в биографии Ященко, и наиболее многогранным. Здесь Ященко сблизился с В. Б. Станкевичем и стал одним из деятельных участников основанной Станкевичем политической группы «Мир и труд», сотрудником журнала Станкевича «Жизнь» (1920 г.). С 1920 года он выступал на общественно-политические (и изредка литературные) темы в газете «Голос России» и в выходившем с апреля 1923 г. (под редакцией Б. С. Оречкина) журнале «Русский эмигрант». Тогда же им была написана книга «Берлинские ночи. Размышления о русской революции», оставшаяся неизданной. Летом 1921 г. он стал сотрудничать в американском Христианском союзе молодых людей, организовавшем при своем берлинском отделении «Русские курсы заочного преподавания» (руководили ими П. Ф. Андерсон и А. С. Ященко). Осенью 1922 года курсы начали выпускать журнал «Вестник самообразования», редактировавшийся Н. Н. Алексеевым, П. Ф. Андерсоном и А. С. Ященко. Одновременно Ященко принимал близкое участие в различных проектах основывавшегося тогда издательства YMCA-Press.

Но, конечно, наиболее интересной стороной берлинской биографии Ященко явилась деятельность, связанная с основанием в 1921 году и изданием журнала «Русская книга». Журнал выходил вначале при крупнейшем тогда в Берлине русском книжном магазине «Москва». В 1921 году вышло девять номеров журнала. В 1922 году Ященко с журналом перешли в издательство И. П. Ладыжникова; книготорговая фирма «Москва» продолжала выпуск бюллетеня под названием «Вестник русского книжного рынка». В 1921-1923 годах Ященко становится одной из центральных фигур берлинской русской литературной жизни. Журнал его приобретает значение бесспорного справочного центра по текущей русской литературе и в глазах эмиграции, и в глазах литераторов, остававшихся в Советской России. Ященко – активный и авторитетный участник образованного в 1921 году в Берлине «Дома искусств». Он выступает на литературных вечерах Дома искусств и (созданного в противовес Дому искусств осенью 1922 года) клуба писателей и поддерживает дружеские контакты с представителями самых противоположных, нередко враждебных литературных и политических кругов. Напряженный и постоянный интерес сам Ященко и его журнал питали к событиям культурной жизни, происходившим в Советской России, и «Русская книга» стала одним из первых и наиболее полных источников информации о новостях русской литературы по обе стороны границы.

Прямым откликом на призывы «собирания» русской литературы и явился замысел журнала Ященко «Русская книга». Задача «объединения» литературы воспринималась современниками как беспрецедентная по культурному значению и смелости организации в условиях крайней политической и географической раздробленности нации. Наибольший вес в тот момент первоначального существования журнала получил раздел «Судьба и работы русских писателей, ученых и журналистов за 1918–1920 гг.». Для исследователей, историков русской литературы этот раздел журнала и сейчас продолжает служить незаменимым источником (в большинстве случаев надежных) сведений о судьбе, перемещениях, работе и замыслах не только крупных, прославленных литераторов, но и второстепенных, бесследно исчезнувших впоследствии из анналов русской литературной жизни. Но для современников этот раздел был в начале 1921 года более, чем справочным бюро: он служил доказательством непрерывности культуры, ее существования в беспримерных условиях гражданской войны и государственной смуты. Журнал Ященко принял на себя функцию организационного объединения рассеянных по разным уголкам земного шара литераторов, ученых, работников книги.

В четвертом номере своего журнала Ященко писал: «Всякому, кто беспристрастно размышляет о наших русских делах, к какому бы политическому направлению он ни принадлежал, ясно одно, – и здесь нет двух разных мнений, это, кажется, единственное, в чем согласны все: какая бы власть ни утвердилась в России, останется ли нынешняя власть, видоизменится ли, «эволюционирует» ли она, придет ли другая на смену ей из недр революции, будет ли она опрокинута к<аким>-н<ибудь> оппозиционным движением (социалистическим, крестьянским, демократическим, монархическим или еще каким), независимо от характера этой власти ей придется работать над воссозданием и возрождением России <...>

Обедневши и обнищавши материально, русский народ – горьким опытом, тяжким путем исторического испытания – обогател духовно <...> Новая Россия, какова бы она ни была, будет более просвещенной. И решающее значение в этом просвещении будет принадлежать, конечно, книге».

Программа журнала отличалась подчеркнутой, принципиальной беспартийностью и намеренной аполитичностью. В ней провозглашалось неразрывное единство культурной работы, где бы она ни протекала: «Для нас нет, в области книги, разделения на Советскую Россию и на эмиграцию. Русская книга, русская литература едины на обоих берегах. И мы будем стремиться к тому, чтобы наш Журнал получил доступ и в Россию. Для того, чтобы наилучшим образом достигнуть этой цели, мы будем оставаться вне всякой политической борьбы и вне каких вы то ни было политических партий».

Центральный – справочный раздел первых номеров поразил читателей. То, что именно этот раздел выглядел в тот момент особенно неотложным, иллюстрируется перенесением отдела критики и рецензий (объявленного с самого начала Журнала) во второй номер вследствие обилия фактического и чисто биографического материала. За сухими строками скупых справок скрывались душераздирающие для современников новости (расстрелян или уцелел писатель, арестован ли в Одессе, нищенствует ли в Константинополе или Риме). То, что историку могло показаться бессодержательной ремаркой: «N живет в Алуште», – несло бесконечно более глубокую информацию: решил не уезжать или не смог уехать при эвакуации Крыма, попытки вырваться в столицы, оторванность от издательств, вероятность голода, угроза ареста и т. д. Поскольку пресса периода гражданской войны, где бы ни издавалась книга или газета, представлена в основных хранилищах СССР и Запада с невосполнимыми лакунами, сведения, рассыпанные на страницах журнала Ященко, во многих случаях являются если не единственным, то исходным источником наших знаний о данном периоде. Цель справочного раздела своего Ященко видел не только в конструировании свода безликих справок, их иной регистрации. Он был для него способом организации литературной попыткой доведения (в существующих условиях) рукописи до читателя, включения ее в «диалог» с историей, спасения от небытия. Отсюда в биографических справках журнала упоминания не только об изданном, но и о невышедших и ищущих издателя книгах.

Эренбург, вспоминая о Берлине, тепло отозвался о Ященко и его журнале – этом «клочке ничьей земли»: «Кто только ни сотрудничал в его журнале! Я прославлял работы Татлина и возражал эмигрантским хулителям советской поэзии. Александр Семенович вздыхал: «Резко, чересчур резко», – но статьи мои печатал. А рядом ставил заклинания бывшего толстовца, монархиста И. Наживина: «Старая Русь быстро стала царством Хама... Но молодежь погибла, генералы пьянствовали, крали, беззаконничали, а тылы спекулировали на крови и похабничали... В эмиграции я стал энергично продолжать национальную и монархическую работу, но с каждым днем во мне грозно нарастали сомнения... И все оподлели, все обессилели. Будущее наше мучительно и мрачно...» А в следующем номере выступал Маяковский: «Стал писать в «Известиях». Организую издательство «МАФ». Собираю футуристов в коммуны...».

Журнал Ященко, являющийся бесценной летописью русской литературы в один из самых ярких критических моментов ее истории, пережил такой же неожиданный, стремительный конец, что и весь русский литературный Берлин. Безнадежно хромая весной 1923 года, журнал закрылся осенью, выпустив с января всего четыре книжки. Прекращение журнала означало для Ященко и уход из литературы вообще. Отказавшись от возвращения в Россию и не примкнув ни к какой общественной или литературной группе в эмиграции, – он не вернулся и в литературу.

В изданной в 1930 году (когда никаких колебаний Ященко уже не испытывал и выбор был сделан окончательно) мемуарной книге «Годы странствий» старый его приятель Георгий Чулков приписал ему «географический патриотизм» и привел давнишнее письмо Брюсова, где рассказывается о восхищении Ященко брюсовскими строками «Я люблю тебя, Россия, за торжественный простор: Ты, как новая стихия, царство рек, степей и гор...»

С осени 1924 года Ященко, назначенный ординарным профессором юридического факультета Каунасского университета, заведующим кафедрой международного права, поселился в Литве. Это назначение было им получено благодаря знакомству с Августином Иосифовичем Вольдемаром (Augustinas Voidemaras), выдающимся литовским государственным деятелем. Здесь Ященко выпустил на литовском языке несколько работ по международному праву, в том числе капитальный труд Tarptautines teises kursas. Pirmasis tomas. Konstitucine tarptautine teise. (Kaunas, 1931) (Курс международного права. Т. 1. Международное конституционное право). В то время в Каунасском университете работало несколько друзей и коллег Ященко, русских профессоров, – в том числе В. Б. Станкевич (на кафедре уголовного права), П. П. Гронский (кафедра всеобщей истории), философы В. Э. Сеземан и Л. П. Карсавин. От эмигрантской литературно-общественной жизни Ященко отошел полностью. В марте 1932 года с ним встретился в Берлине А. Н. Толстой (впервые после возвращения в Россию выехавший в Европу). Об атмосфере, в которой прошла эта беседа, отчетливо говорит дневник писателя, процитированный в монографию Ю. А. Крестинского: «Ященко проворонил Россию, – занес Толстой в дневник после этой встречи. – Потому и обиделся, что почувствовал вдруг, что – нуль, личная смерть, а Россия обошлась без него». Умер Ященко 10 июня 1934 г. в Берлине.

Общий портрет Ященко приведен в новейшей мемуарной книге Гуля. По словам Гуля, «профессор международного права А. С. Ященко был колоритной фигурой. И полной противоположностью В. Б. Станкевичу, типичному интеллигенту, немного не от мира сего. Ященко – крепкий жилец, без всяких интеллигентских «вывихов». Среднего роста, крепко сшитый, физически сильный, с лысым черепом и невыразительным лицом, Ященко был уроженец Кубани». Суммарную «идеологическую» характеристику его дал М. В. Вишняк в мемуарном описании встречи в 1909 году у профессора П. И. Новгородцева, где собрались его ближайшие ученики и единомышленники: «Среди собравшихся находились знакомые мне Ильин и Алексеев. А среди неизвестных внимание мое привлек Ященко, Александр Семенович. Он интересовался проблемами федерации и развивал идеи, близкие к анархизму. По существу же, он был ярко выраженным типом оппортуниста.

Р. Б. Гуль свидетельствует, что термин «оппортунист» («человек, приспосабливающийся к обстоятельствам») имел обыкновение применять к себе сам Ященко.

Насколько обоснована эта характеристика, можно судить по истории его общественно-издательских антреприз берлинского периода».

// Ставроп. хронограф на 1997 год. – Ставрополь, 1997. – С. 35–40.