Родился Александр Сергеевич Пушкин

АЛЕКСАНДР  СЕРГЕЕВИЧ  ПУШКИН

Свое путешествие он подробно описал в путевых записках «Путешествие  в Арзрум во время похода 1829 года». На Кавказе тогда шла война с турками. Русская армия под командованием И. Ф. Паскевича-Эриванского готовилась к штурму крепости Арзрум, свидетелем чего и решил стать Александр Сергеевич Пушкин. Дорогу от Москвы до Арзрума, свои впечатления от местного кавказского быта он отобразил в путевых записках.

Проследим его путь по местам, связанным с Северным Кавказом. Пушкин отправился из Москвы в Калугу,  Белев и Орел, «сделал таким образом двести верст лишних, зато увидел Ермолова». Кавказ и имя его наместника А. П. Ермолова были тогда неразрывно связаны. Для многих молодых людей он был кумиром. В то время, когда Пушкин познакомился с А. П. Ермоловым, прославленный генерал находился в отставке, жил в  своей  деревне  в  Орловской губернии, почти ни с кем не встречался. Пушкин увидел человека в мундире генерала, переживавшего незаслуженную обиду за отстранение от дел, которым он отдал много сил. Будучи наместником Кавказа Ермолов много сделал для края, потрясаемого бесконечными войнами, не только в военном отношении, но и в налаживании гражданской жизни. Отставка как бы перечеркнула все прежние заслуги генерала, и он не мог простить того, что его заменили на Паскевича, которого он называл Ерихонским вместо Эриванского. Ермолов не воспринимал его побед всерьез и считал, что Паскевич побеждает только потому, что воюет с пашой «не умным, не искусным, а только упрямым, но пусть нападет на пашу начальствующего в Шумле, – и Паскевич пропал». Впрочем генерал был недоволен не только Паскевичем, он критиковал Карамзина за его «Историю государства Российского», говорил, что от стихов А. С. Грибоедова  «у  него сводит скулы», не помнил полного имени Пушкина, за что извинялся. Собирался писать свои мемуары. Проговорив два  часа, гениальный поэт и прославленный генерал расстались.

Пушкин свернул на тифлисскую дорогу, она была «ужасной, коляска завязала в грязи». В Новочеркасске он встретился с братом своего лицейского друга Михаилом Ивановичем Пущиным, служившим в действующей армии Паскевича. На Кавказ он попал в ссылку как участник восстания на Сенатской площади в декабре 1825 г., за что был лишен чинов, разжалован в рядовые, участвовал в боях, проявил храбрость и заслужил звание офицера. Пущин ехал в Тифлис, Пушкин направлялся туда же, и они решили продолжить путь вместе.

Александр Сергеевич наблюдает, как: «Переход от Европы к Азии делается час от часу чувствительнее: леса исчезают, холмы сглаживаются, травы густеют... показываются птицы, неведомые в наших краях: орлы сидят на кочках, означающих большую дорогу, как будто на страже, и гордо смотрят на путешественника». Далее путь идет по Калмыцкой степи, здесь совершенно незнакомый быт кочевого народа, живущего в кибитках. Калмыцкая кибитка представляет из себя «клетчатый плетень, обтянутый белым  войлоком», посреди нее котел, дым выходит в отверстие наверху. В кибитке Пушкин увидел молодую калмычку, которая была «собою  очень недурная, шила, куря табак». Александр Сергеевич заговорил с ней, она угостила его калмыцким чаем, который варили на кобыльем молоке с бараньим салом. Угощенье не понравилось гостю, но он старался этого не показать.

Поговорив с калмычкой и отведав непривычной для европейца калмыцкой пищи, путешественник двинулся в путь. И вот он в Ставрополе, где уже побывал в 1820 г. Он увидел «на краю неба облака, поразившие мне взоры тому ровно за десять лет. Они были все те же, все на том же месте. Это снеговые вершины Кавказской цепи». Всего несколько слов о самом сильном впечатлении, которое он испытал в Ставрополе, но этого достаточно, чтобы ставропольцы гордились тем, что наш город посетил великий поэт.

Из Ставрополя Пушкин поехал в Георгиевск,  из которого направился в Горячие воды, будущий Пятигорск. «Здесь нашел я большую перемену: в мое время (т. е. в 1820 г.) ванны находились в лачужках, наскоро построенных. Источники, большую частию в первобытном своем быте, били, дымились и стекали с гор разными направлениями, оставляя по себе белые и красноватые следы. Мы черпали кипучую воду ковшиком из коры или дном разбитой бутылки. Нынче выстроены великолепные ванны и дома.  Бульвар обсажен липками, проведен по склону Машука. Везде чистенькие дорожки, зеленые лавочки, правильные цветники, мостики, павильоны. Ключи обделаны, выложены камнем; на стенах ванн прибиты предписания от полиции, везде порядок, чистота, красивость...

Признаюсь: Кавказские  воды представляют ныне более удобностей; но мне было жаль их прежнего, дикого состояния; мне было жаль крутых каменных тропинок, кустарников и неогражденных пропастей, над которыми бывало, я карабкался. С грустью оставил я воды и отправился обратно в Георгиевск».

Переменам на Горячих водах способствовал А. П. Ермолов, который добивался от правительства «хорошего архитектора» и по совету министра внутренних дел В. П. Кочубея пригласил на Воды архитекторов братьев Бернардацци в 1822 г. Они-то и превратили дикий необжитый край в маленький курортный городок, похожий на итальянский, всего за каких-то семь лет, когда все строилось без особой строительной техники руками солдат военно-рабочей роты и наемных из местных крестьян.

Поездка по знакомым местам навеяла на поэта грусть и  воспоминания о событиях десятилетней давности. Тогда прожил здесь он два месяца, лечился, принимал горячие серные ванны, которые ему «очень помогли. Впрочем, купался в теплых кисло-серных, в железных и в кислых колодцах». Тогда поразила его великолепная цепь гор, «ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и неподвижными». Приехал он сюда с семьей «почтенного Раевского», который служил тогда в Киеве, ехал на Кавказ, а затем в Крым вместе с дочерьми и сыном Александром. Компания была молодой и веселой.

Проезжая берегом Подкумка, Пушкин вспомнил, как сиживал здесь с Александром Раевским, «прислушиваясь к мелодии вод. Величавый Бештау чернее и чернее рисовался в отдалении, окруженный горами, своими вассалами, и наконец исчез во мраке». Теперь путешествие требовало продолжения, и на другой день Пушкин отправился в  Екатеринодар, где прекращался почтовый тракт и начиналась знаменитая Военно-Грузинская дорога.

Здесь уже чувствовалась близость войны. Путников сопровождали во Владикавказ пехотный и казачий  конвои, за которыми шла пушка. По  этой дороге не ездили одинокие путешественники, ехали «коляски, брички, кибитки солдаток, переезжающих из одной крепости в другую», по сторонам бежали конские табуны и стада волов. Их сопровождали ногайские проводники в бурках и с арканами. «Все двигались  медленно,  дорога  была степная и однообразная равнина; по сторонам холмы. На краю неба вершины Кавказа, каждый день являющиеся  выше и выше. Крепости достаточные для здешнего края, со рвом, который каждый из нас перепрыгнул бы в старину не разбегаясь, с заряженными пушками, не стрелявшими со времен графа Гудовича (конец 18 – начало 19 века), с обрушенным валом,  по которому бродит гарнизон  куриц и гусей.  В крепостях несколько лачужек, где с трудом можно достать десяток яиц и кислое молоко».

Постепенно дорога  из степной перешла в горную, стала живописной и лесистой. В этих красивых местах жили горцы, которых Пушкин называет черкесами. Он отмечает их неприязнь к русским, у тех, кого называют мирными, скрытую, у не мирных – открытую. Люди живут по своим законам,  чтобы выжить, нужно бороться, и они привыкли убивать и грабить соседей. «У них убийство – простое телодвижение. Пленников они сохраняют в надежде на выкуп, обходятся с ними с ужасным  бесчеловечием,  заставляют работать сверх сил, кормят сырым тестом, бьют, когда вздумается, и приставляют к ним для стражи своих мальчишек, которые за одно слово вправе их изрубить своими детскими шашками». Эти слова написаны 170 лет назад, а как будто сегодня.

Так Пушкин доехал до Владикавказа, затем продолжил путь к перевалу, за которым была Грузия. Вид Терека, близость гор, по которым он ехал, поразили его. Впечатления вылились в стихотворные строки:

Кавказ подо мною. Один в вышине
Стою над снегами у края стремнины;
Орел, с отдаленной поднявшись вершины,
Парит неподвижно со мной наравне.
Отселе я вижу потоков рожденье
И первое грозных обвалов движенье.

И далее о Тереке:

Где Терек играет в свирепом веселье;
Играет и воет, как зверь молодой,
Завидящий пищу из клетки железной,
И бьется о берег в вражде бесполезной,
И лижет утесы голодной волной...

Так дорожные впечатления породили стихотворения «Кавказ» и «Обвал», написанные в 1829 г.

С. И. Несмачная

// Ставропольский хронограф на 1999 год. – Ставрополь, 1999. – С. 115–117.